Как–то дочь Гете с гордостью писала ему: были вчера в театре, удалось поплакать…
Собственно говоря, рыдания в театральной ложе либо над книжными страницами нередко считались показателем художественного качества произведения. А как же, проняло зрителя–читателя… А я вспоминаю почтенного могильщика из повести Джерома К.Джерома «Трое в лодке, не считая собаки», который заманивает героя на кладбищенскую экскурсию в полной уверенности, что не могут туристы не хотеть посмотреть на могилки, поплакать у надгробья, с которым связана история, которую никто толком не помнит, но она такая жалостливая… «Пойдемте, посмотрите на черепа. У вас ведь каникулы, молодой человек, и вам необходимо развлечься. Я покажу вам черепа!»
Впрочем, юмористы испокон веков издевались над сентиментальными историями собратьев по литераторскому цеху… Влас Дорошевич описал мифическую лавку, в которой для писателей продаются атрибуты рождественских историй: брошенные в снегу младенцы, умирающие от голода бродяги, покойники и ангелочки пучками и на развес… Посетители выбирают «товар» попотрепаннее, пострашнее…
Это сегодня на полках книжных магазинов для юных читателей — специальные детские фэнтези, ужастики, детективы… Смешилки всех сортов. А когда–то считалось, что ребенок должен читать именно сентиментальные душеспасительные истории. Что–нибудь такое об умирающих бедных сиротках… Но в мире, настроенном на гедонизм, то бишь на получение удовольствия, отношение к «переживательной» литературе для детей неоднозначно. Зачем чтобы ребеночек плакал?
На форуме родителей прочитала любопытные мнения: «Кстати, да, «жалостливые» книги вообще отдельная песня. Моя дочка не хочет читать такие, в особенности если что–то не так с животными. Она — большая любительница лошадей, и вот я раздобыла ей книгу Акимушкина «На коне — через века», стали читать. А там с самого начала, где про роль лошадей в истории человечества, идет про то, что лошадей еще и ели… Все, как отрезало».
Другая участница форума, наоборот, считает, что «в детстве только и можно жесткое и тяжелое читать. Как–то не так дети воспринимают. В нежном возрасте я расстраивалась, изредка плакала (мне не очень свойственно плакать над книгами), но все же читала все подряд. И «Человека, который смеется» (вот уж где тяжело!), и о смерти Гавроша, и «Белый Бим — Черное ухо». А вот сейчас — не смогла бы многое повторно прочесть».
Правда, с желанием приобщить дитя к вечным ценностям бывают и перегибы. Как вспоминает одна читательница: «Знаешь, мою маму возмущало желание пропустить тяжелое место в книге. Иногда моя мама доходила прямо до повышенного голоса, крика: «Ах, пугаешься? Душу свою бережешь от трудного? Кому твоя душа нужна такая, не запятнанная страданием?»
Известно, страдание и сопереживание вроде как бы облагораживают… Но вот и еще одна реплика: «Я думала об этом. И пока пришла к выводу, что проходить через тяжелые места в книгах имеет смысл тогда, когда у ребенка более–менее стабильная, спокойная, налаженная жизнь. Сейчас трудности жизни нашей семьи не могут не сказываться на собственной жизни дочери, ей и так достается, так что я в общем–то понимаю, почему именно сейчас ей активно не хочется ничего жалостливого, а больше хочется веселого, и поэтому не настаиваю».
Tак нужно ли оберегать психику ребенка, да и свою собственную от сильных переживаний, вызванных «всего лишь» книгой? Когда видишь, как дети хладнокровно «мочат» героев компьютерных игр и смеются над сценами из мультиков, где расчленяют героев, хочется как–то это уравновесить… Чтобы чадо все же переживало над судьбами уточки Серой Шейки или детей подземелья… Ведь в будущем, согласитесь, для каждого из нас предпочтительнее иметь возле себя близкого человека с чуткой и отзывчивой душой, чем хладнокровного циника, хотя именно последний тип так привлекательно выглядит в блокбастерах. Поэтому я вовсе не против, что в хрестоматии включают рассказ, скажем, белорусской писательницы Тетки о мальчике Михаське, которого мачеха бьет и морит голодом и который находит единственного друга — журавля, а в конце сюжета еще и умирает… Или рассказ Змитрока Бядули «Велiкодныя яйкi» — о мальчике Степке из дореволюционной деревни, который любит рисовать… У него большой талант, но ни карандашей, ни красок. Неграмотная мать запрещает сыну «баловство», все над ним издеваются, бьют… И тот раскрашивает пасхальное яйцо собственной кровью. В общем, написано так, что взрослый прослезится. Но, может, именно этот рассказ заставит кого–то из наших «киндеров при мобиле» задуматься, какой ценностью для этого Степки были бы разбрасываемые по дому фломастеры–карандаши и что сегодня в мире тоже хватает таких Степок… С другой стороны, нисколько не удивлюсь, если, кроме как «поржать», у части школьников эти душещипательные истории отклика не вызовут. Сопереживанию тоже надо учиться! Но знаю и другое: дети все же лучше, чем о них думают взрослые. Почему так популярен Гарри Поттер? Кроме созвучного времени эскапизма — ухода в магический мир и сверхспособностей как компенсации за лузерство — эпопея Роулинг предлагает и традиционную сказку о бедном сироте. Если бы не плакали читатели над судьбой выросшего в чулане мальчишки, то не радовались бы так его победам, когда он оказался знаменитостью. А судьба бедного профессора Северуса Снейпа, выросшего в трущобах, которого родители не любили, однокурсники издевались и единственная любовь предала, а он всю жизнь хранил верность…
Но взрослые тоже любят плакать. Когда в интернете попытались составить рейтинг самых жалостливых книг, оказалось, что их больше, чем страшилок или смешных. Или просто их больше помнят? Ведь книгу, над которой когда–то рыдал, будешь помнить дольше, чем десятки развлекательных. На постсоветском пространстве все рекорды в этой области бьет, конечно, «Белый Бим — Черное ухо» Гавриила Троепольского. Впрочем, кто–то говорит: «Прочитала один раз в детстве и до сих пор не могу спокойно вспоминать… Своему сыну обязательно дам». Кто–то: «Вообще садизм, а не сентиментализм! Детям ни кино показывать нельзя, ни книжку читать! Ужасная вещь. Ненавижу». Напоминает обиду на стоматолога — ведь боль иногда необходима.
В том же ряду еще одна собачка–мученица… Как вы догадываетесь, Муму от Ивана Тургенева. Далее идут Достоевский с «Бедными людьми» и Карамзин с «Бедной Лизой». Рыдали читатели поколениями над «Джен Эйр» Шарлотты Бронте, над «Голодом» Кнута Гамсуна, «Человеком, который смеется», «Собором Парижской богоматери» и «Отверженными» Виктора Гюго. Еще на первых позициях по жалостливости — «Приключения Оливера Твиста» Чарльза Диккенса и «Дети подземелья» Короленко. Плачут над страницами «Унесенных ветром» Митчелл, «Поющих в терновнике» Маккалоу, «Овода» Войнич. Ремарк тоже создал «слезные» книги, да и Бальзак… Особенно бальзаковский «Отец Горио» всех трогает — история об отце, который жил во имя счастья дочерей, а те даже на похороны его не приехали. Жалко–о и поучительно… Убеждаюсь, что рассказы Михася Зарецкого, Максима Горецкого, Змитрока Бядули и сегодня способны «пробить» психику… В подростковом возрасте рыдала над «Сiвой легендай» Владимира Короткевича — схваченному предводителю восстания отрубают руки, а его возлюбленная соглашается быть ослепленной, лишь бы остаться с любимым. Жесть.
На форуме о жалостливой литературе есть, конечно, и неординарные ответы. Например, «Книга жалоб и предложений в продовольственном магазине». А что, тоже книга и тоже кто–то льет над ней слезы. Или вот: «Колобок — с детства преследует и как самая первая жестокая книжка. Как инвалид без ручек и ножек сбежал от «любящих» дедушки и бабушки и вынужден всех обманывать, чтобы выжить в звериных условиях реальной жизни. Сильнейшая пародия на действительность». Еще перлы: «Букварь! За кого они нас в детстве принимали? …Во! То и выросло!»; «Кулинарная книга. Жалко очень птичек, рыбок, хрюшек и даже макароны жа–алко»…
С классикой понятно, но и человек компьютерный хочет чувств нежных. На запрос ему — «Одиночество в сети» Вишневского, «Любовь живет три года» Бегбедера, «Любовь во время холеры» Маркеса… Не говоря о специальных сериях бульварного чтива…
Когда–то Станиславский учил: играешь плохого — ищи, где он добрый… Играешь доброго — ищи, где он плох. Лучше всего комическое передается через трагическое и наоборот… Именно потому нарочитое нагнетание слезы заставляет вспомнить о лавке с покойниками и сиротками пучками и на развес… А попытки только веселить оставляют послевкусие пустоты. Понятно одно: если «над вымыслом слезами обольюсь» до сих пор актуально, не все потеряно в мире электронных книг и вживленных чипов.
Автор публикации: Людмила РУБЛЕВСКАЯ
Путеводитель по литературным снам
Инструкция по производству имен
Книжное измерение
Внеклассовое чтение
Шопен архитектурного пейзажа
