Как генерал Деникин вступился за честь павших красноармейцев

В 13-й главе 4-го тома «Очерков», где описывается окончание 2-го Кубанского похода, Деникин писал:«Северокавказская операция закончилась. Вся Ставропольская губерния и Терская область были освобождены от советской власти. В пределах Северного Кавказа не оставалось более ни одной организованной советской части. Много крови, много жизней стоила и огромных усилий потребовала эта борьба, вписавшая чудесные страницы добровольческого эпоса, богатая яркими примерами высокой доблести и искусства многих вождей и воинов.Стотысячная армия Северокавказского большевицкого фронта перестала существовать. Она оставила в наших руках 50 000 пленных, не считая больных и раненых, 150 орудий, 350 пулеметов и огромное количество всякого военного имущества. Она усеяла своими трупами ставропольские поля и предгорья во имя чуждых ей идей и непонятных целей. В течение 7? месяцев она отвлекала на себя почти все добровольческие силы Юга и хоть за это должна бы получить некоторое признание со стороны московских правителей. Но они вбили в могилу её осиновый кол и написали на нём бранную надпись. И мне — врагу — приходиться заступаться за память погибшей армии перед историей.Бронштейн о причинах неудач на Южном фронте говорил (8 июня 1919 г., город Козлов):«…за спиной Краснова, на юге, стояли деникинские белогвардейские войска. Знали мы о них? Конечно, знали. Но за спиной деникинских войск стояли северокавказские советские армии. Эти две армии насчитывали чуть не 150 000 или даже 200 000 чел. По крайней мере, снабжение они требовали на такое число. Но это не были правильно организованные войска, а партизанские отряды, за которыми тащилось много беженцев и просто дармоедов и мародёров. Никакой правильной организации снабжения, управления и командования не было и в помине. Самодельные командиры не желали никому подчиняться и боролись друг с другом. Как всегда водится у партизан, они всегда страшно преувеличивали свои силы, с презрением относились ко всем предостережениям центра, а потом, после первого серьёзного удара со стороны деникинцев, стали рассыпаться на части. При этом сдали врагу множество военного имущества и погубили при отступлении неисчислимое количество человеческих сил. Нигде, может быть, партизанщина не обошлась так дорого рабочим и крестьянам, как на Северном Кавказе.Таким образом, основною причиной наших южных неудач являются не недостатки организации армий Южного фронта, а предательская, в полном смысле слова, роль пережившей себя партизанщины.»Нет сомнения, что много язв разъедало Северокавказкую армию — вероятно, не в меньшей степени, чем прочие красные армии. Но, очевидно, что воинский дух её, невзирая на отсутствие непосредственного управления центра и плодотворного влияния «московских и петроградских сознательных товарищей», влитых во множестве на другие фронты (или, быть может, благодаря отсутствию этого влияния?), был неизмеримо выше, чем в других красных армиях. Потому что справляться с нею нам было труднее, чем с другими, потому что борьба с нею стоила нам относительно больших потерь. И не раз, разбитая, казалось, до основания, она возрождалась вновь и вновь, давая твёрдый отпор Добровольцам.»И ранее в той же главе Деникин приводит картины отступления уже разгромленной Северокавказской Красной армии:«14 января командующий армией, оставив для прикрытия астраханских направлений и Ставропольской губ. отряд ген. Станкевича на Маныче и дивизию ген. Улагая у Св. Креста, двинул для преследования противника два корпуса: ген. Ляхова (3-й арм. корпус) — на Владикавказ и Грозный, ген. Покровского (1-й Кон. корпус) на Моздок — Гудермес — Кизляр к Каспийскому морю.Человеческая волна катилась бурно и неудержимо на восток, покрывая все дороги на много десятков вёрст, запрудив их обломками повозок, брошенным скарбом, трупами людей и животных. Кому удавалось спастись от пули и шашечного удара, тот находил смерть от сыпного тифа, косившего нещадно. Многие участники похода, свыкшиеся, казалось, с ужасами войны, не могли потом без содрогания вспоминать эти кошмарные картины: мечущиеся толпы, брошенные на произвол судьбы поезда с больными и ранеными, тысячи изнемогающих людей в жару и бреду, ползущих по рельсам и откосам полотна и давимых немилосердно уходящими поездами…Иногда толпы большевиков останавливались и, побуждаемые страхом и чувством самосохранения, принимали вновь облик воинской силы и вступали в бой с преследовавшими — бой жестокий, упорный, безнадёжный…»