Реформа высшего образования: как это делалось в прошлый раз

(Выдержки из статьи проф. Н.Тимашева «Высшая школа», опубликованной в сборнике «Мир перед пропастью» в 1931 году в Берлине и на русском языке в 2001 году в Москве издательством «Русская книга»)«(…)Социальный составТеперь абитуриенты рабфаков составляют 33,3% контингента молодых студентов («Революция и культура», № 4, 1929 г., с. 18). Но неверно думать, что остальные две трети принимаются на основе свободной конкуренции. С осени 1920 года при утверждении списков студентов обращается внимание на наличие рекомендации Коммунистической партии или профсоюзных организаций. А с 1923 года в РСФСР существует система «классового отбора», которая утвердилась в главном, хотя и подвержена некоторым колебаниям в деталях.По этой системе 10% свободных мест, обычно остающихся после зачисления абитуриентов рабфаков (число студентов, принимаемых во все высшие школы, с 1923 года определяется заранее), оставляют для свободного конкурса, а 90% процентов распределяют между Коммунистической партией, Коммунистическим союзом молодежи и несколькими советскими учреждениями: эти места они должны заполнить кандидатами из привилегированных социальных групп; дети вузовских преподавателей и «незаменимых специалистов» (название, придуманное советским правительством) в виде исключения уравниваются с детьми рабочих. Всех аспирантов подвергают вступительному экзамену, который частично устанавливает их общую подготовку и частично — знания об официальной «политической грамоте», вернее, партийной политической догмы.На осень 1930 года предусмотрены определенные изменения условий приема. Выпускники средней школы принимаются без вступительных экзаменов. Вместо этого им потребуется рекомендация средней школы, которую получат лишь те, кто подтверждает свою «здоровую пролетарскую идеологию» («Учительская газета», № 12, 1929 г.).Так высшее образование в СССР постепенно сделалось привилегией определенных социальных слоев: но обращаются с этой привилегией таким образом, что в действительности она превратилась не в привилегию рабочих и крестьян, а в привилегию коммунистов. Правильность этого утверждения подкрепляется следующими цифрами.При поступлении в 1927 году («Народное просвещение», № 12, 1927 г., с. 90):рабочиекрестьянеслужащиеостальныеподали заявления15.43812.95633.6025.806из них были приняты6.1664.3074.44535240%33%13%6%В 1927/28 году распределение студентов по социальным группам выглядело следующим образом:рабочие26,9%крестьяне24,2%служащие39,6%остальные9,5%24,8% от числа принятых осенью 1928 года были членами партии, 31,8% комсомольцами и 43,3% беспартийными («Революция и культура», № 4, 1929 г., с. 19)Для того чтобы оценить эти цифры, следует указать, что коммунисты составляли примерно 1%, а комсомольцы около 1,5% всего населения. (…)Результат классового отбора (…)С тех пор [со времен «академической чистки» 1924 г.] положение, собственно, не изменилось. Представление о сегодняшней образованности молодых студентов дают высказывания профессоров, участвовавших в приемных экзаменах. Эти высказывания безотрадны. В одном отчете говорится, что аспирантам иногда удается сформулировать геометрическую теорему, но с доказательством они, как правило, ничего не могли поделать. Они знакомы с алгебраическими формулами, но не с тем, как с ними обращаться. Сочинения русских классиков, кажется, знакомы им не из непосредственного чтения, а по их изложению в учебниках. Об исторических фактах они не имеют никакого представления. Аспиранты не особенно сведущи даже в советской Конституции, довольно важном предмете сегодняшней средней школы («Народное просвещение», № 11-12, 1927 г., с. 117-118).Поскольку правительство в последние годы придает особое значение классовому отбору, возникают новые правила, которые лишь ухудшают положение. В некоторые вузы принимают молодых людей из рабочих и крестьян даже в том случае, если они не выдержали все экзамены, что при мизерной требовательности свидетельствует о совершенном незнании («Учительская газета», 24 марта 1929 г.).Результаты эксперимента с приемом в вузы неподготовленных абитуриентов ясны; высшая школа в действительности превращается в среднюю школу, потому что в ней преподают то, что повсюду относится к среднешкольному образованию; или же на лекциях о высоких материях расходуется безумно много времени на объяснение вещей, которые полагается знать каждому абитуриенту («Народное просвещение», № 6, 1928 г., с. 101; «Учительская газета», 24 марта 1929 г.). Эти наблюдения подводят нас к очередной серии экспериментов советского правительства с высшей школой, т.е. к экспер
иментам с программами.ПрограммаДовольно долго коммунисты воздерживались от всяких экспериментов с программами. До 1920 года учебные планы высшей школы в общем оставались прежними. (…)В 1920 году под влиянием профессора Осадчего, занимавшего при царской власти пост руководителя почтового и телеграфного ведомства, но претерпевшего позднее такую эволюцию, которая позволила ему на известном Шахтинском процессе (май-июль 1928 года) выступить общественным обвинителем против собственных коллег, советское правительство посетила несчастливая мысль о сокращении срока обучения. Этот срок в дореволюционной России, как правило, составлял 4 года на медицинских факультетах и 5 лет в большинстве технических вузов. Теперь, чтобы лучше использовать преподавателей высшей школы и сами учебные заведения, советское правительство решило сократить срок обучения до 3 лет. Для этого надо было пересмотреть все программы и сделать это исходя из более узкой специализации. С этого времени высшая школа должна была готовить не научно образованных, а натасканных на технические предметы молодых людей. Дело зашло так далеко, что серьезно взвешивалась идея об исключении преподавания математики из технических вузов. (…)Через год эксперимент закончился абсолютным провалом. Зачисленные осенью 1920 года студенты лишь в исключительных случаях кое-как смогли до осени 1921 года справиться с учебным планом первого года обучения.Большинство выдержало едва ли половину предусмотренных экзаменов. Не отменяя реформу, правительству пришлось признать, что обучение могло бы продолжаться и долее трех лет. Однако бессмысленное перераспределение учебных предметов продолжалось еще несколько лет и немало способствовало усугублению обстоятельств, вызванных вышеописанной академической чисткой 1924 года. Согласно организованному газетой «Правда» опросу, молодым студентам надо было одновременно прорабатывать от 15 до 19 предметов («Правда», № 101, 1924 г.).Между тем правительство приняло решение лишить профессуру права составлять учебные программы и взять это дело в свои руки. При Народном комиссариате просвещения образовали Государственный научный совет, в который вошли почти исключительно одни коммунисты. Этому совету была определена задача составлять не только учебные планы, но и подробные программы. Научный совет начал с социальных (юридических и национально-экономических) предметов и подготовил детально проработанные программы, естественно и исключительно выдержанные в духе марксизма. О строгом соблюдении этих программ заботятся коммунистические ячейки, сообщающие компетентным организациям о всяком отступлении. В этом суть второй реформы учебных планов, которую называют «реформой 1923 года». В 1926 году произошла третья реформа, которая в большей своей части кажется противоречащей реформе 1920 года. Продолжительность обучения вновь доведена до 4 или 5 лет. От идеи узкой специализации отказались. Зато реформа 1926 года кажется никоим образом не противоречащей реформе 1923 года.В наше время дело, кажется, движется к новому, четвертому эксперименту в области программ. С середины 1928 года советская печать вынашивает мысль о соединении обучения с производством. Всплыла идея о «непрерывной практике», которая означает как раз противоположность своему названию. За воплощение ее принялись зимой 1928/29 года. Теперь каждому студенту, как правило, надо было две недели учиться, а затем проводить одну неделю на заводе или фабрике, затем снова заниматься и снова работать, и т.д. О реализации этой идеи советская печать пишет совершенно удивительные вещи. Говорится, что так называемых практикантов используют для переноски мешков, мытья полов, на вахтерской службе, и т.п., причем часто ими распоряжаются 16–17-летние рабочие. (…)»