Опять про похороны. Много букв. В конце мораль

Дантисту Петрову выпало хоронить неопознанную родственницу по линии тёщи, но не саму тёщу, увы. Сама тёща была здоровей стада бизонов и со всех своих парнокопытных сил любила покойницу. Поэтому, облажаться с церемонией значило самому себе отрезать орехи. Петрова представили усопшей. Торжественная как торт, вся по горло в белых тапках, она казалась не родней кондуктора в трамвае. Её клюв и усы смутно ассоциировались с некой тётей Тосей, когда-то заманившей Петрова на дачу, чтобы там отравить киселём. Это случилось давно, Петров тогда ещё не познал тёщу в деталях. Он из лизоблюдских устремлений обпился халявного киселя и пережил острый приступ романтической грусти. Всю ночь он смотрел на звёзды сквозь сердечко, вырезанное в двери скрипучего тёти-Тёсиного нужника. Причём звёзды Петров помнил очень отчётливо, а тётю смутно.Петров с радостью бы применил проверенный тибетский способ: это когда все, что умерло по тёщиной линии уносят в скалы и выбрасывают на территорию Непала. На Непальских просторах душа усопшей снова становится хищной птицей, ничего таким образом для себя после смерти не меняя. Но начальство зубной клиники Петрова было его родным тестем. Этот тесть страшился тёщи, здоровой как стадо бизонов. Тёща сама впустила в свою жизнь этого гада Петрова, а коварный как нинзя Петров не упустил случая изгадить собой жизнь тестю, родной жене и её матери. Из всей этой геральдики необъяснимо, но очень логично вытекала необходимость хоронить постороннюю кикимору в хрустальном гробу. Гроб следовало подвесить на золотых цепях. И конечно же, колоннаду лучше было отделать артикским розовым туфом, полезным для здоровья дохлых кикимор. А кто этого не понимает, может попрощаться со своими орехами.Петров удалял зубы на скорость, из зубных руин взращивал бугристые шедевры, похожие на дворцы Гауди, копил, не покладая бормашины – и накопил на похороны. Четыре праздничных автобуса привезли всех, кого Петрову ещё только предстояло хоронить. Хищные старушки заполнили церемониальный зал острыми трупоядными клювами и инспекторскими взорами.Заказной струнный квартет расселся в углу и с привычным трагизмом вскинул смычки.И вот, пока открываются ворота и вносят гроб, я расскажу вам про музыкантов. Я шесть вузов не закончил, можете мне верить. Самые приличные ребята – это технари. У них, кроме алкоголизма, никаких вредных привычек не бывает. Гуманитарии, особенно психологи, грешат склоками. А музыканты грешат вообще всем. В них встречается всё, кроме человеческого облика. Вот вы можете представить, чтобы студент-психолог насрал в рояль профессору консерватории? А упиться в аудитории, уснуть в шкафу и на следующий день, матерясь, выпасть на лекции по истории музыкальной культуры? Только музыканты умеют так ярко проживать жизнь.Петров пригласил на похороны струнный квартет. Это интеллигентно и очень тонко. И всего шестьсот долларов. Духовой оркестр на похоронах выглядит вульгарно. А эти пришли, культурные такие, во фраках, поставили пюпитры. – Ты конечно же не забыл ограбить раздел Шопена в нотной библотеке? – интимно пошутил первая скрипка в ухо виолончели.Раздобыть ноты траурного содержания обещал виолончль, самый ответственный из всех. Но вместо нот коллегам было представлено бесподобное по драматическому накалу описание минувшей ночи – с кражей носков из магазина, последующим мордобоем, пьянкой и нежно-зелёным утром, встреченным в объятьях некой одноногой Зины. Петровским похоронам забрезжил достойный свадебный финал, с битьём музыкантских морд.- Ну, что теперь, мы будем играть одноногую Зину? – спросил первая скрипка, записной острослов.Наизусть они знали только танго Пьяццолы, музыку нервную, красивую и, самое важное, сулящую сердечный пиступ тёще Петрова. Но отыграть сразу двух старушек за одни деньги не позволяла этика – раз цену скинешь, покатишься по наклонной и закончишь в переходе ранним Розенбаумом. Ситуация накалялась. Дантист Петров из противоположного угла делал бровями знаки, разрешающие играть. Кикимора была на подлёте, Петров махал бровями так, что чуть сам не летел. И тут альтист вспомнил, у него же с собой есть другие ноты, Моцарт, «Маленькая ночная музыка». Произведение необычайной жизнеутверждающей силы, игривое и оптимистичное. Никогда и никто ещё не смотрел на воздушного Моцарта так угрюмо, как квартет под управлением дантиста Петрова. Сговорились играть в четыре раза медленней, на ходу перекладывая в минор. Грянули.Первая часть получилась модерн, мазурка. Гости такое музыкальн
ое обрамление нашли очень свежим и проявили к квартету больше интереса, чем это принято на похоронах. Когда доиграли до припева, когда шесть крепких алкоголиков внесли повод тут собраться, Моцарт поступил как подлец. В минорной раскладке свого произведения, в припеве, он зашифровал русский народный танец «Цыганочка». Вы знаете – бубны, мониста, лохматые мужики с медведем на цепи, мохнатый шмель на душистый хмель, эх, раз, ещё раз… Так возник самый разнузданный и разухабистый похоронный марш со времён изобретения похорон.Несущие гроб мысленно переглянулись. – Эх, прокачу? – насторожились они. Никто не знал, как правильно носить гробы под музыку развратных танцев XIX-го века. Логично было бы вприсядку, но такое переосмысление традиций может вызвать возражния со стороны родственников кикиморы. Хорошо у Моцарта припев короткий, после цыганочки мазурка звучала вполне печально. Дальше пошло ещё лучше. Гости постепенно привыкли к музыке, на восемнадцатом припеве уже притопывали и танцевально поводили плечами. А к тридцатому кругу даже тёща забыла о намерении похоронить своего Петрова рядом с кикиморой. В общем, хорошо всё закончилось. Потому что упорство и уверенное выражение лица всё побеждают. (З.ы. Записано со слов одного нервного мандалиниста.)