Демографы Сергей Щербов и Уоррен Сандерсон опять взбудоражили умы своими исследованиями. Еще пять лет назад они предположили, что человечество весьма старомодно в оценке возраста, ведь 40 лет сегодня, в XXI веке, — совсем не то, что вчера, в XX. Недавняя же публикация в журнале Science magazine и вовсе взорвала интернет. «Мы все на 10 — 20 лет младше, чем по паспорту!» — ликуют одни. «Заказная статья, чтобы поднять пенсионный возраст!» — вопят другие. Авторы и сами в легком шоке от подобной трактовки своих данных. В интервью «СБ» руководитель группы по динамике и прогнозированию численности населения Венского института демографии Австрийской академии наук Сергей Щербов объяснил, что же в действительности показали исследования и почему сам ход истории подталкивает к тому, чтобы люди выходили на пенсию позже и — внимание! — не испытывали из–за этого никаких неудобств.
–Судя по всему, в ближайшие 10 — 15 лет возраст выхода на пенсию во многих развитых странах будет не меньше чем 67. Причем как для женщин, так и для мужчин. И это будет рационально. Дело в том, что пенсионная система как таковая досталась нам в наследство от Бисмарка: во второй половине XIX века пенсионный возраст был установлен на уровне 70 лет, в 1916 году он несколько снизился — до 65. С тех пор традиционно считается, что после 65 лет, а то и после 60 — это уже человек пожилой. Возможно, лет 200 назад так оно и было, ведь тогда до этого рубежа доживало процентов 25 мужчин. А сегодня в странах Запада — как минимум втрое больше! Вот почему мы утверждаем: понятия «старый» и «молодой» очень меняются со временем в зависимости от здоровья населения и продолжительности жизни.
— А что вы берете за точку отсчета?
— Критерий такой: сколько еще человеку предстоит прожить? Допустим, в середине XX века в развитых странах люди жили в среднем 70 лет, сейчас — плюс–минус 80. Раньше в среднем еще четверть века впереди было у 50–летнего европейца, а сейчас — уже у 60–летнего. Получается, сегодняшний 60–летний сопоставим со вчерашним 50–летним! Это очень важно понимать, поскольку многие решения в современном мире принимаются исходя именно из такой логики. Сто лет назад вряд ли кто пошел бы учиться, разменяв шестой десяток, а сегодня многие на Западе именно в 50 получают второе образование, записываются на курсы, более того — в 70 берут кредит на строительство дома, понимая, что в запасе есть еще время. Смещается верхняя граница продолжительности жизни — должен смещаться в глазах общества и момент наступления старости. Если таким образом дать новое ее определение, «стандартизировать» возраст в каждой конкретной стране, окажется, что практически ни в одном государстве, где продолжительность жизни растет, проблема старения на самом деле не стоит. Скажу больше: растет продолжительность и ЗДОРОВОЙ жизни тоже. Есть такое понятие «демографическая нагрузка пожилым населением», но оно, по существу, считает «нагрузкой» любого, кто достиг 65 лет. Поэтому мы специально решили рассчитать долю тех, кому в силу возраста или болезни действительно нужна помощь извне. Ведь можно в 80 лет быть совершенно независимым, а можно и в 45 остро нуждаться в уходе. И что показала математическая модель, разработанная на основе обследований? В большинстве европейских стран пропорция между теми, кто не может себя обслуживать (и, стало быть, на чье содержание идет больше всего средств), и теми, кто сам в состоянии оказать помощь, практически не растет. Даже по этому параметру ситуация не усугубляется! Что еще раз подтверждает: старение населения Земли — тема излишне раздутая.
— Ну как же? Почему тогда вокруг столько панических разговоров: вот, мол, беда — стариков становится все больше, молодых все меньше, нация вымирает?
— Мне кажется, нет на Земле такого места, где бы стоило кричать «караул!». Например, одна из самых низких рождаемостей сегодня в Южной Корее — около 1 ребенка на женщину, в Шанхае — и того меньше, 0,8. Я встречался с местными демографами: они не убиваются по этому поводу, гораздо больше их волнует, какие меры нужны, чтобы улучшить здоровье населения, увеличить вклад в так называемый человеческий капитал. Если в стране меньше людей, но они дольше живут, дольше и более производительно работают, то это и есть «демографическая» компенсация. Мне нравится система в Японии: у них очень низкая рождаемость, практически нет мигрантов, страна стремительно стареет, но там все люди задействованы по максимуму. Бывшие начальники, специалисты, часто, выйдя на пенсию, продолжают трудиться на нетяжелых работах — в библиотеках, по обеспечению порядка и т.п. И это выгодно всем, в первую очередь — государству! А знаете, где социологи всегда регистрируют самый высокий «индекс счастья»? В Дании. И знаете почему?
— Высокий достаток? Стабильность? Социальные гарантии?
— Я бы объяснил этот феномен еще и тем, что у датчан наиболее высокий в Евросоюзе коэффициент занятости, причем во всех возрастах, даже самых старших. Ведь счастье напрямую зависит от ощущения собственной нужности, полезности. На мой взгляд, только к лучшему, что люди сегодня доживают до преклонных лет не старыми, а мудрыми. Это та старость, которая и знает, и может. А поскольку процесс идет достаточно медленно, к нему можно подготовиться, изменяя структуру экономики, пенсионные возрасты, развивая геронтологию, переобучая пожилых на новые специальности. Тем не менее говорить о том, что мир вокруг меняется, нужно уже сейчас!
— Сергей Яковлевич, но как объяснить простому человеку, что для старости вводится другой отсчет? Он же сразу возразит: «А чем же я хуже родителей, которые вышли на заслуженный отдых в 55 и в 60?»
— Согласен, в развитых странах, где продолжительность жизни выше, это растолковать проще: если поколение стариков на пенсии живет дольше и, по сути, здоровее, чем предыдущее, то соответственно возрастает нагрузка на поколения следующие, на детей и внуков. Получается дисбаланс. Но в Беларуси, России и Украине, конечно, совершенно другая ситуация. У наших бабушек–дедушек продолжительность жизни была, наоборот, больше, чем у наших родителей! Поэтому если и заговаривать здесь об увеличении пенсионного возраста, то крайне осторожно, предварительно сто раз все объяснив, а если его и повышать, то очень постепенно, на месяц–два в год. Тогда это воспринимается безболезненно. Хотя в любом случае такая новация пока не должна коснуться мужчин.
— Это почему?
— Потому что это было бы несправедливо! Белоруски, по статистике, в среднем находятся на пенсии более 24 лет, а из белорусов только две трети вообще достигнут пенсионного возраста в 60 лет и затем проживут еще лет 14, не больше. О каком «поднятии планки» здесь можно вести речь? Но вот пенсия для женщин в 55 лет — это анахронизм, который остался буквально в нескольких странах.
— Сергей Яковлевич, в свое время вы делали для нашей страны демографические прогнозы — предельно пессимистичный, радужно оптимистичный и взвешенно нейтральный, по которому, судя по всему, события и развиваются. В чем сейчас вы видите наши резервы?
— Не в притоке населения извне! Вопрос в другом — опять же в человеческом капитале. Я сделал простой расчет: если смертность в Беларуси будет хотя бы такой же, как в Эстонии (а она сама далеко не чемпион по продолжительности жизни в Евросоюзе, стоит где–то в конце списка), то через 20 — 30 лет появится дополнительный трудовой ресурс в 100 — 150 тысяч человек. Только за счет крохотного увеличения одного показателя будет видимый эффект! Если же к 2050 году возраст выхода на пенсию достигнет 67, а продолжительность жизни будет расти так, как сейчас, по 2 года в десятилетку, тогда ни о какой демографической нагрузке пожилым населением вам и говорить не придется.
Автор благодарит Фонд ООН в области народонаселения за содействие в подготовке материала.
Автор публикации: Людмила ГАБАСОВА
Два майора
Пахарь небесный
