Совсем недавно Эллина Зверева отметила очень красивый юбилей. Поздравлений было столь много, что наша беседа несколько раз откладывалась. «Ну вы же понимаете…» — извинялась по телефону олимпийская чемпионка в метании диска, и в ответ приходилось уважительно кивать. Так продолжалось ровно до тех пор, пока спортсменка не простудилась и почти не потеряла голос… Спустя парочку дней после юбилея встречу корреспонденту «СБ» она назначила в легкоатлетическом манеже «Динамо», да только оказалось, что там организовали выставку собак. «Ну вы же понимаете…» — словно говорили нам стены повидавшего многое спорткомплекса. Но ни оправданий, ни лая слушать не хотелось. Мы присели на лавочку в сквере у Комсомольского озера, и тут уж хочешь не хочешь, а приходилось извиняться самому. «Ну вы же понимаете…» — хотел сказать я Зверевой о здоровье, но сам все спрашивал и спрашивал о другом.
— Вашей спортивной карьерой можно только восхищаться. Однако позвольте в бокал с восторгом добавить несколько уточняющих ингредиентов. Вот мне, например, всегда хотелось узнать, откуда вы берете силы, эмоции для новых стартов?
— А мне, не поверите, просто хочется соревноваться. Хочется доказать справедливость расчетов моего преподавателя анатомии в Краснодарском инфизкульте, которая утверждала, что спортсменка Зверева способна метать диск на 79 с половиной метров. Свой лучший результат (71,58 метра) я показала в 1988 году и с тех пор улучшить его не смогла. Может, вот эта нереализованность и заставляет меня снова и снова выходить в сектор. Хотя на ваш вопрос можно ответить и по–иному. Я очень поздно, в 20 лет, пришла в настоящий спорт. В детских и юношеских соревнованиях почти не участвовала, от меня в детстве не требовали никаких особенных результатов. Да, я тренировалась, но только в удовольствие. Вот силы и сохранились.
— Я знаю, что одно время вы занимались даже фигурным катанием.
— Мне было восемь лет тогда. Нравилось. Однако, когда подросла, оказалось, что в магазине нет белых коньков нужного мне размера, только черные. Но я же не мальчишка — ушла. В секции велоспорта прозанималась до того, пока однажды не упала на трек и не вернулась домой вся ободранная. Еще пробовала себя в спринтерском беге, но тамошние тренировки с шинами за плечами показались чрезмерными. Я и от метателей сбегала, но мой первый тренер Валерий Савельевич Коваль всякий раз шел в школу или к нам домой, чтобы убедить меня вернуться.
— Как убеждал? Чем?
— Заинтересовывал. Моя мама работала на стадионе, так он ее уговаривал едва ли не больше, чем меня… Да, сегодня я должна признать, что тренер находил нужные слова, а потом проводил такие тренировки, что никто не мог устать от однообразия. Не было такого ни разу, что давал ядро — и давай, мол, толкай, пальцы выворачивай. Я, собственно, на диске сосредоточилась только к 15 годам, а до этого мы у Коваля и бегали, и прыгали.
— Сегодняшняя подготовка молодых спортсменов немыслима без ежедневных, зачастую двухразовых тренировок. А сколько занимались вы?
— Три–четыре раза в неделю и только после уроков в школе. Профессионально, с пониманием своих возможностей и желанием метать как можно дальше я стала тренироваться только после окончания техникума, тогда, когда перебралась из Тулы в Краснодар.
— Об этом периоде мы еще обязательно поговорим, а пока хочется спросить, что за техникум? Почему не институт?
— Я подавала документы в вуз, но потом сама и забрала. Почему? Да откуда ж я знаю почему. Искала что–то, наверное. Тульский электромеханический техникум привлек еще и потому, что в нем была возможность и учиться, и тренироваться.
— Позвольте… Нынче активно обсуждается проблема сохранения для спорта недавних школьников, тех, кто оказался на пороге взрослой жизни и не знает, как в нее входить. Еще недавно эти парни и девушки занимались футболом, гандболом, тяжелой или легкой атлетикой, и если не успели достигнуть хороших результатов, то, окончив школу, вынуждены выбирать между учебой или спортом. Как решалась эта проблема в ваше время?
— Вы не забывайте, что время тогда было советское и все жили несколько иначе, чем теперь. Помню, что при достижении определенного результата спортсменам нашей детско–юношеской спортивной школы давали талоны на питание, кажется, можно было поесть на рубль пятьдесят. В техникуме я получала 30 рублей стипендии, мама работала — так что грех было жаловаться.
— Тем не менее однажды вы собрали вещи и поехали из Тулы в Краснодар.
— А это уже совсем другая история. К тому времени я уже окончательно определилась, что хочу быть в спорте, хочу метать диск. Когда наша команда из Тульской области была на сборах в Леселидзе (эка времена были — помню, жили мы тогда в частном секторе, и чтобы потренироваться на базе сборной, в ее секторах, следили за расписанием, выискивали «окна»), меня, что называется, «засек» Мечислав Николаевич Овсяник. Его предложение переехать в Краснодар показалось заманчивым. У Овсяника уже были воспитанники, которые сумели пробиться в советскую сборную, вот и мне захотелось. Только техникум следовало окончить…
Спасибо Мечиславу Николаевичу, дождался, сделал вызов на работу в Краснодар и тем самым помог решить проблему с распределением.
— Кстати, какую профессию вы получили?
— «Техник–технолог химической чистки и крашения одежды». Но по этой специальности я никогда не работала.
— ?
— Я тренировалась. Благодаря Овсянику с 30 апреля 1980 года была зачислена в краснодарскую легкоатлетическую команду «Динамо», получила комнату в общежитии. Питание для спортсменов в те годы было бесплатным, а вскоре я стала получать и стипендию.
— Большую?
— Рублей 80, по–моему — ого–го сколько по тогдашним ощущениям!
— Материальный стимул играл в советские годы большую роль?
— Без денег, конечно, сложно, но — не знаю, поверите ли вы — для меня материальная сторона в те годы играла второстепенную роль. Я настолько прониклась увлечением диском, что ставила во главу угла только собственный спортивный результат. Я очень хотела попасть в сборную СССР и была безмерно счастлива, когда эта мечта осуществилась.
— Я все–таки о деньгах. Система советского спорта поощряла за хорошие результаты?
— Конечно. Мастер спорта получал больше, чем кандидат в мастера. Мастер спорта международного класса зарабатывал еще лучше. В сборной Союза стипендия уже составляла 124 рубля с какими–то копейками. А еще экипировку давали, да не куцую, как сейчас, а такую, что можно было весь год носить и ни о чем не думать. Одних «металок» (специальной обуви) давали по четыре пары.
— Это правда, что сборная СССР была своеобразным террариумом единомышленников?
— Может, так говорят потому, что отбор в команду был жесточайший. В 1984 году, например, более 10 спортсменок метали диск за 68 метров. Чтобы пояснить, сколь высока эта планка, скажу, что на Олимпиаде в Пекине американка Стефани Браун–Трэфтон победила с результатом 64,74 метра. Пробиться в сборную СССР было неимоверно сложно, в секторе на любых соревнованиях шла настоящая «рубка». Но за его пределами мы всегда нормально общались.
— Свои первые заграничные соревнования помните?
— Отбиралась на Олимпиаду в Лос–Анджелес, а поехала на «Дружбу–84» в Прагу. Те соревнования, которые заменили советским атлетам Игры, и стали для меня первыми за рубежом. Ощущения помню до сих пор. Страшно волновалась. И хорошо еще, что незадолго до отъезда в Чехословакию легкоатлеты выступали на Кубке Риги, я познакомилась с латвийской столицей, а потом, уже оказавшись за границей, мысленно успокаивала себя тем, что не вижу никаких отличий между Ригой и Прагой. Может, это и на самом деле было так?
— «Это мое, я здесь буду жить». Верна ли приписываемая вам фраза, которую вы якобы произнесли, только приехав из Краснодара в Минск?
— Да, безусловно. Ничуть не жалею, что послушалась Мечислава Николаевича и следом за ним перебралась в 1985 году в Белоруссию. На первых порах, помню, спали на раскладушках в одной комнате с Наташей Шиколенко, но нас, наверное, согревала перспектива.
— В те времена подобные переходы обязательно сопровождались боями в чиновничьих кабинетах: кто ж хотел за просто так отпускать спортсменов, которые приносили зачетные очки, а вместе с ними и заветные премии?
— И меня не отпускали. Для того чтобы переехать в Минск, из Краснодара я перебралась сначала в Подмосковье. Но и там вышло не без проблем — за свое желание стать «белоруской» заслужила выговор с занесением.
— А я слышал, будто Овсяник в стремлении привезти вас в Минск подговорил копьеметателя Виктора Бочина согласиться на фиктивный брак с вами.
— Это он так думал. А мы с Виктором к тому моменту на полном серьезе решили пожениться. Может, этот слух появился оттого, что свадьбы в привычном понимании у нас не было: расписались, а через три часа уже ехали в Ленинград на соревнования, причем ехали в разных вагонах.
— Еще одна строка вашей биографии нуждается в прояснении. В середине 80–х вы ушли от Овсяника и стали тренироваться под руководством мужа. Что произошло?
— Честно сказать, я бы не хотела всего говорить… Мы ждали прибавления в семье, а жилья нормального не имели. В конце концов, руководители нашего спорта пообещали квартиру, если удачно выступлю на Олимпиаде в Сеуле. Но туда еще нужно было попасть! Я родила Ленку в сентябре 1987 года, а в это время в сборной Союза установили 70–метровый проходной норматив. Что делать–то: «Мать моя, я в жизни так далеко не метала!» Бегу к Овсянику, а он не верит, не может поверить в то, что я способна на такой результат. Вот из–за этого мы и расстались.
Но квартира мне нужна была позарез. Виктор у своих друзей раздобыл методические разработки известного американского барьериста Эдвина Мозеса, добавил кое–что из своего опыта, ну мы и начали с ним сжигать энергию, вырабатывать свой креатин. Легко не было, но к весне 1988–го я уже стабильно метала на 70 — 71 метр, и это давало основания рассчитывать на поездку в Корею.
Из песни слов не выкинешь
К юбилею Эллины общество «Динамо» выпустило о ней книгу под названием «Ручная работа». Ее автор Михаил Дубицкий, рассказывая об Играх в Корее, использовал монолог супруга Зверевой Виктора Бочина. Прочитаем его вместе:
«В Сеуле произошло вот что. Павел Пиляк, тогдашний руководитель Белсовета «Динамо», ездивший на Олимпийские игры, утверждал, что Эллина могла стать призером турнира. В одной из попыток ее диск улетел за 70 метров, но Эле показалось, что при выполнении движения она задела круг, и вообще ушла из сектора, дав понять, что ее попытку не надо измерять. Но ошибки–то не было, и 70–метровое метание выдало бы ей право на «бронзу». Это происшествие стало для Эли своеобразной наукой на будущее. Только тогда, когда судья поднимал красный флаг, она заступала за круг, в иных случаях ждала измерения попытки.
В Корее Эллина оказалась пятой, не выполнив олимпийского задания. Но Павел Владимирович все–таки добился того, чтобы нам выделили квартиру. Это была радость, а вот ее здоровье не вселяло отрады. После олимпийского турнира усугубилась грыжа межпозвоночных дисков. Перед выездом на Игры ее «закололи» противовоспалительными препаратами, чтобы уменьшить боль и позволить ей выступить в Корее».
— Сегодня, оглядываясь назад, я порой задумываюсь, что все произошедшее со мной должно было случиться — как наука на всю дальнейшую жизнь. Чего ради, например, в ходе тренировочного сбора в Подольске, обнаружив отсутствие воды в душе, я полезла в местную речушку?! Жизнь меня наказала за такую «смелость». На следующий день встать с кровати я уже не могла. Уколы, лечение, массаж, Олимпиада, но травма до конца не была вылечена — в 1989–м на два месяца слегла в Туле в больницу. Признаюсь, подумывала тогда, что даже ходить не смогу. Но мои родные не сдались. Мама устроила меня на реабилитацию в профилакторий при Косогорском металлургическом комбинате, а Витя, чтобы помочь, нанялся туда вести группу здоровья. И вот там–то я снова пошла: подводное вытяжение, скажу я вам, великая вещь!
Из песни слов не выкинешь-2
Перед Олимпийскими играми в Барселоне Зверева считалась одной из главных фавориток. Но в Испанию наша героиня не попала. Как? Почему? На эти вопросы Зверева не любит отвечать до сих пор. Слишком уж грубой была рана, которую ей нанесли в ту пору.
«В 1992–м мы договорились о чемпионате СНГ, и каждая страна, естественно, была заинтересована в своих представителях на Играх в Испании, — вспоминает в «Ручной работе» первый руководитель нашей легкоатлетической федерации, заслуженный во всех отношениях тренер Александр Рудских. — Мы с Виктором Бочиным внимательно наблюдали за попытками Зверевой, которая выглядела на голову выше остальных и особых проблем с победой в отборочном турнире не испытывала. На место в олимпийском составе претендовали две российские спортсменки, но спор с Эллиной явно складывался не в их пользу.
По принципу международных спортивных организаций мы создали Совет федераций СНГ, в который входило по одному представителю от каждой республики. Возглавлял совет Игорь Тер–Ованесян, поэтому неудивительно, что Россия оказалась закоперщиком в формировании команд.
Поначалу я не знал всей подноготной, но, вернувшись в Минск, как начальник управления получил неожиданное уведомление. В нем говорилось, что Зверева не может выступить в Барселоне, она не приглашается на предолимпийскую подготовку, поскольку у нашей метательницы выявлена положительная допинг–проба.
Я еще раз переговорил с Эллиной, с нашими специалистами, и мы все были уверены, что никаких нарушений она себе не позволяла. Стало ясно, что на Игры откровенно протаскиваются российские спортсменки, поэтому Иван Петрович Гутько как первый заместитель председателя нашего Госкомспорта, отвечавший за легкую атлетику и футбол, предложил мне лично съездить на вскрытие пробы «Б».
Время было дорого, и мы, не откладывая дела в долгий ящик, вечером уехали в Москву, а прибыв, сразу с вокзала направились в лабораторию, которая размещалась в Лужниках. Нас сразу буквально шокировало, что работники лаборатории, начав искать пробу «Б», не могли ее долго обнаружить. Девушка, которая нами занималась, в принципе, намекнула, что все дело шито белыми нитками, а руководители сборной попросту не хотят, чтобы на Игры ехала наша спортсменка.
В конце концов кто–то принес эту злосчастную пробу, но она была не опечатана, а заклеена обычным пластырем. Все безобразие запротоколировав, я написал жалобу Игорю Тер–Ованесяну. Но это не помогло, сборная СНГ уже была собрана и все документы подготовлены к выезду. Поэтому оформить Звереву, включив ее задним числом в выездной состав, уже не представлялось возможным.
Единственное, что я смог сделать, это переговорить со своим хорошим знакомым Анатолием Колесовым, тогдашним зампредом Госкомспорта СССР. Бывший известный борец, которому импонировал белорусский стиль работы, помогал нам во многих делах. Колесов с кем–то переговорил по телефону и с сожалением сообщил, что поезд ушел и уже поздно изменить ситуацию. Но он добавил, что о дисквалификации не может быть и речи, потому что нарушены все правила допконтроля, и пусть Зверева спокойно готовится к следующим стартам.
Что касается трехмесячной дисквалификации, о которой были распущены слухи, то, видимо, чиновники, которые состряпали положительные допинг–пробы, решили соблюсти некую честь мундира. Да и не могли они признать, что вся история со Зверевой шита белыми нитками и специально ими придумана, дабы отправить на Игры своих. А была придумана, видимо, теми же тренерами, которые намеревались возглавить метания в сборной России. Уже стало ясно, что мы расходимся, как говорится, по своим квартирам, и в 1993 году так оно и получилось. В Торонто, на конгрессе ИААФ, легкоатлетические федерации бывших союзных республик признали самостоятельными и приняли в ИААФ».
Уже в 1994 году Эллина Зверева завоевала свою первую большую награду — стала серебряным призером первенства Европы. В 1995 и 2001 году она выигрывала чемпионаты мира. За время выступлений за команду независимой Беларуси она завоевала много других наград. Но об утраченной Барселоне Зверева сожалеет до сих пор.
— Из пяти ваших Олимпиад какая самая памятная?
— Все. В Сеуле все было впервой. В 1996 году я выступала с травмой, но завоевала медаль. 2000–й, само собой, «золотой», здесь ничего не забудешь, как и Афины, Пекин.
— Нет сожаления, что на последних Играх вы стали шестой, в то время как победительница показала едва ли не детский результат?
— Ничего страшного. Свою задачу–минимум в Пекине я выполнила. Обиды нет.
— А я вот расстроен. Смотрю на вас и понимаю, что за Эллиной Зверевой, Ириной Ятченко у нас никого нет. Как думаете, почему?
— Сейчас слишком много соблазнов. Далеко не каждый готов трудиться ради эфемерных завтрашних успехов, все подавай здесь и сейчас. Но не только в этом дело. В СССР на результат работала система многочисленных соревнований, централизованных сборов, все это подпитывало конкуренцию. А нынешняя легкая атлетика не имеет возможности тратить, не считая деньги. Конкуренции у нас нет. Я очень хочу, чтоб девчонки поскорее поднялись, но…
— Что им мешает?
— Так откуда ж я знаю!
— В чужую голову не залезешь?
— И свою не поставишь.
— За 30 лет вашей карьеры ваш спортивный снаряд как изменился?
— Совсем не изменился. Разве что в 80–е диски делали из дерева, а теперь большей частью из пластика.
— Какой диск у вас любимый?
— Тот, который дальше летит.
— Мне кажется, что время летит даже быстрее диска. Недавно прочитал, что дочь вашей недавней соперницы из России Натальи Садовой выступала на I юношеских Олимпийских играх. С какими чувствами вы выходите в сектор, соревнуясь в нем с детьми ваших ровесниц?
— На этом не заморачиваюсь. Просто ставлю себе задачу и стараюсь ее выполнить.
— Одной из задач, небось, является подготовка собственной дочери?
— А я только этому рада. Лена была в академической гребле, но потом заинтересовалась и диском. Третий год занимается.
— Где вы тренируетесь?
— Сейчас, когда похолодало, в динамовском манеже.
— В том, где собаки?
— Ну, собаки эти только на пару дней. Их увезут. А мы останемся.
Задору Эллины Александровны Зверевой хочется по–хорошему позавидовать. Прощаясь с ней, я пытался представить, как вверну в текст упоминание, что ее родители решили соригинальничать и, пожелав назвать свою дочь в честь Элины Быстрицкой — неподражаемой Аксиньи из «Тихого Дона», дописали в ее метрики лишнюю букву «л». Пытался, да все не мог никак избавиться от аналогий с другим фильмом. Юбилейная суета, поздравления, настоятельные пожелания руководства обязательно передать свой богатый спортивный опыт молодым атлетам вызвали в памяти кадры из киноленты «Старики–разбойники». Ну, вы помните: инженер Воробьев, которого замечательно сыграл Евгений Евстигнеев, собрался на пенсию.
«Я не представляю, что дважды в месяц буду подписывать ведомость на получение заработной платы без вашей фамилии!» — говорил ему бухгалтер. «Сколько раз мы, молодежь, пользовались вашими советами. Вы щедро делились с нами своим опытом. Мы осиротели сегодня!» — разливала елей молодая секретарь комсомольской организации. «Мне трудно говорить, сегодня у меня траурный день. Ты — моя правая рука. Сегодня ее безжалостно отрубают…» — драматически дополнял картину управляющий. И что? «Вы меня убедили!» — растроганно сказал на это товарищ Воробьев, отдавая главному инженеру подаренный ему рыболовный набор. «Я понял, что я еще нужен!» — признался Воробьев/Евстигнеев секретарю комсомольской организации, возвращая трехрожковый подсвечник. «Пусть у меня больное сердце, пусть мне шестьдесят два, пусть я заслужил отдых — я не уйду на пенсию, я остаюсь с вами!» — сказал киногерой и отдал главному бухгалтеру мельхиоровый подстаканник.
Подводя итог торжеств по случаю юбилея, Эллина Зверева тоже заявила, что решила остаться в большом спорте. «Очень хочется выступить в Лондоне, — говорила она не таясь. — Сколько мне тогда будет? Пятьдесят два. Ну и пусть!»
Ну и правильно!
Автор публикации: Сергей ГОРДИЕНКО