Памяти Петроградской полиции

Прогрессивные перья старой России извели столько чернил и желчи на описание ненавистной им полиции, что и поныне образ прежнего городового определяется картинами, написанными передовыми авторами того времени.Из этих картин типичный полицейский представляется сильно немолодым субъектом с простовато-глуповатым лицом и (это почему-то обязательно) изрядным пузом (а со старых фотографий смотрят нас вовсе нестарые, и при том вполне стройные и подтянутые офицеры); разумеется, он был малограмотен, а то и вовсе придурковат (однако их сохранившиеся протоколы, рапорта, донесения написаны чётким, ясным и грамотным русским языком — многим современным чиновникам не помешало бы умение так же стройно выражать свои мысли).Однако один упрёк, которое передовая общественность вечно бросала полиции, оказался вполне обоснованным: это было страшное для прогрессивной публики слово верноподданность.В трагические дни Февраля, когда в Петрограде господствовали растерянность, малодушие, трусость и прямое предательство, столичные полицейские оказались в числе тех немногих, кто до конца сохранили верность долгу и присяге.За что и претерпели. Вечная им память.(24 февраля/9 марта)"…Все они знали, что им запрещено применять оружие, а против них — можно. Они знали своих вчерашних раненых и избитых в нескольких местах столицы. Им стоять на постах уединённых — мишенями для гаек и камней, когда войска усмехаются сторонне, а толпа видит, что власти нет. …Балк объявил им: распоряжением министра внутренних дел тяжело раненные вчера два чина полиции получат по 500 рублей пособия. (А им жалованья-то в месяц было 42 рубля, многие рабочие больше них получали).…Ежели на полицейских вот так бы близко часто смотреть вплоть — тоже ведь люди. Тоже подумать — и они на службе, и у них семьи и дети. — А ваши бабы за хлебом стоят в хвостах?— А где ж им брать?— А что ж мы их не видим? — А что ж им, нашу форму натягивать? …И остановилась тысяча перед дюжиной. Всё ж таки первым без головы остаться… Но кто позадей, значит догадался, поднял и кинул — сколотого острого льда кусок — в городового! Тот схватился, кровью залитый, шибко залитый, и шашку выронил. А как кровь пролилась — побежали через них. И кто-то по пути из снежной кучи выдернул — лопата! Она ещё страшней, если размахнуться! …Заворачивая через площадь, проскакал на вороном коне раненый конный полицейский — в чёрной шинели, в чёрной шапке-драгунке с чёрным султаном, а с лицом окровавленным. Он с трудом держался на лошади. А донцы вослед ему, издеваясь, закричали:— А что, фараон, получил по морде? Теперь держись за гриву, а то закопаешь редьку!…На Гороховую стекались полицейские донесения. Были толпы по тысяче, по три тысячи, сегодня первый день появлялись кой-где и красные флаги. Были ранены городовые на Литейном проспекте, на Знаменской площади, на Петербургской стороне, и некоторые тяжело, за эти два дня ранениями и ушибами пострадало 28 полицейских, но ни полиция, ни войска не произвели ни единого выстрела, никого не ранили холодным оружием, никого не ушибли при разгонах. (25 февраля/10 марта)…Всё же пристав Спасской части задержал до полудня человек шестьдесят, заводя их в замкнутый каменный двор на Невском против Гостиного Двора. Тут по Невскому от Знаменской площади повалила большая толпа. Пристав послал в Гостиный Двор за условленной помощью к командиру пехотного караула — и тщетно ожидал с четырьмя полицейскими, увещевая наседающую разъярённую толпу. Воинская помощь не пришла. Тогда он сам прорвался в Гостиный Двор и просил помощи от стоявшей там сотни 4-го Донского полка. Сотник ответил, что имеет задачу лишь охранять Гостиный Двор. Другой казачий офицер согласился помочь, но опоздал: толпа уже смяла полицейских, освободила арестованных, а надзирателя Тройникова повалили на землю и били поленом по голове, пока не потерял сознания. …По Косой линии Васильевского острова шёл городовой с двумя подручными дворниками. Толпа рабочих решила, что он ведёт арестованных, — накинулись, отняли шашку, ею же покрестили до крови, зубы выбили. …На подходах к Литейному мосту с Выборгской стороны и сегодня стягивалось много тысяч рабочих. Навстречу выехал по Нижегородской улице старик-полицмейстер полковник Шалфеев с полусотней казаков и десятком полицейских конных стражников. Поставив из них заслон у Симбирской улицы, Шалфеев один выехал вперёд к толпе и уговаривал её разойтись. Толпа в ответ хлынула на него, стащила с лошади, била лежачего кто сапогами, кто палкой, кто железным крюком для п