Vybrannye mesta – 26

Продолжение диалога об инстинкте, начатого нижеНет, инстинкт не мой идеал. Инстинкт способен обеспечить порыв, который, действительно, может поднять со дна – в этом Вы, безусловно, правы. Так же, как он поднял со дна Обломова, он поднимает современных нам уэльбековских героев. Вы совершенно правы, говоря об инстинктивной тяге к уединению и покою с любимым человеком. Но сколько времени это действительно непроизвольная, нерефлексируемая тяга? Весьма короткое время. Потом порыв прекращается, и инстинкты нам уже ничем не могут помочь, в любом случае: решаем ли мы продолжить или расстаться. Расставанию мешает инстинктивная привязанность, придуманная для того, чтобы самец не бросал самку, пока она не выкормит потомство. А инстинктивное утихание страсти, цель которого – стимулировать самца оплодотворить как можно больше самок, отравляет совместный покой, превращая его в холодную гробовую тишину. И начиная с этого момента, инстинкт ничем не может нам помочь, и, если мы ничего не поняли, то мы падаем на дно. До следующего порыва. Который будет так же бессмысленным, так как мы опять ничего не поймем. Вспомните отношения Пруста с Альбертиной, пока он еще ничего не понял.Возможно, что какое-то время порывы будут достаточно частыми. «Эстетический» (по Киркегору) стиль жизни вполне может существовать на инстинкте. Но беда-то в том, что после определенного количества таких «выныриваний», порывы неизбежно стихнут. Стихнут в силу вполне физиологических причин. Ведь смерть Кристины и Аннабель – не просто несчастный случай, частное «невезение» Брюно и Мишеля, а биологическая закономерность (и в этом – замечательная глубина «Элементарных частиц»). И тут наш дельфинообразный образ жизни, – выныривать на поверхность за кислородом и снова погружаться под воду, – с которым можно было смириться, пока выныривания были достаточно часты, перестанет работать. Мы начнем задыхаться. И, задыхаясь, прохрипим: «Сдаюсь», как подросток, которого чуть придушили в драке. А инстинкты не придут нам на помощь, они скажут: конечно, сдавайся, вышло твое время. Потому что инстинкты заботятся о выживании вида, но им наплевать на конкретного человека.И вот в этот момент стоим перед выбором. Можно окончательно сдаться, как делают герои Уэльбека. Но если мы не хотим сдаваться, если мы хотим чего-то большего, то нам нужно обрести то, что инстинкт, порыв, дать не может. Нам нужно научиться удерживаться на поверхности. Удержание на поверхности – именно то, что я имел в виду, говоря о фроммовском «бытии», противопоставляя его инстинктивному «обладанию».Итак, нам нужна какая-то константа, не спасательный круг, но плот, который будет постоянно удерживать нас на плаву вне зависимости от порывов ветра. И таким плотом может быть лишь нечто, принимаемое – разумом, а не инстинктом, за Истину. И нам сейчас не так важно, что именно воспринимается как Истина: личное или коллективное благо, духовное или материальное, в этой жизни или в следующей. Можно даже представить себе ситуацию, когда Истина разума совпадет с Истиной инстинкта, но это будет лишь номинальное совпадение. Истина разума по определению не может быть естественной, первичной, поскольку разум сам не естественен и не первичен. Важно, что даже такая Истина будет выбрана, принята, и ее естественность будет лишь посылкой для этого принятия, в противоположность Истине инстинкта, которая дана a priori любого выбора.Итак, в поисках плота мы неизбежно оказываемся в сфере этической. Именно этика позволяет нам не тонуть, говоря: «да, в данное время в данном месте для тебя ничего нет. Но, тем не менее, ты должен не падать на дно, а делать то-то и то-то». И вне зависимости от того, какую именно этическую платформу, какую Истину мы выбираем, существует два пути ее обретения: путь объективного познания и путь экзистенциального познания.Путь объективного познания – это путь человека просвещения. Кризис такого пути наступил тогда, когда стало понятно, что объективно любая Истина не выдерживает проверку на прочность: она очень легко поддается деконструкции. Человек просвещения считал, что этика не только говорит ему, что делать, но также и объясняет, почему. Но позднее стало понятно, что объяснения ее более чем не убедительны.Кризис героев Брэдбери и Уэльбека, о котором я говорил в своей статье, – это кризис людей, мир которых разрушился, когда они осознали, что аргументы Истины неубедительны. Им не приходило в голову, что Истина может быть выше аргументов. Что, говоря языком Киркегора и Достоевского, Истина может о