О сакральной сути еловых базаров

Ёлку купили короткошерстную, небывалой кучерявости. Туловища не разглядеть за причёской, такая выхухоль. На углу перекрёстка неопознанный латышский крестьянин выгрузил их целый сеновал. Понатыкал вокруг тайгу, заходишь – тут заросли, бурелом и валежник, там пуща, сям роща, только чёрные совы из чащи на людей свои очи таращат. И в овраге за горою волки бешеные воют. Шишкин, ей-богу. Раньше на том углу огородные кикиморы всяким укропом торговали с табуреток, потом бомжи черникой и лисичками, а при Штирлице бочка с квасом стояла. Теперь вот ёлки. В основном бухгалтерского типа, верх худой, задницу не обозреть без бинокля. В честь таких сибиряки зовут своих бухгалтерш – «настоящее таёжное страшилище».Были также измождённые, кто любит туберкулёзниц а ля Иван Тургенев, могли себе присмотреть. Были плешивые, для тёмных помещений, покусанные, для жалостливых покупателей, кракозябровой породы, уж не знаю для кого. В подарок, наверное. Ещё однобокие, какие в угол удобно задвигать. И, как водится на филфаке, среди целой дискотеки дефективных студенток скучала одна Елена Офигенная. В неё-то я и вцепился.Она была гений чистой еловой красоты. Фигура, улыбка, душевный трепет – всё как у Чулпан Хаматовой.- Она прекрасна – вздохнула Маша. – Давай назовём её Эсмеральда. (Из всех имён Маша умеет выбрать самое нелепое).- Я буду спать с ёлочкой – сказала Ляля, которой её собственная кровать всё ещё кажется бескрайней.- Называй её Эсмеральда – поправила Маша.- Сама ты Эсмеральда, я буду спать с ёлочкой.Девочки мои очень разные. Общего у них только родители и способность в три предложения сойти от прераснодушия к изощрённому детскому хамству.- А ты козявка из носа.- А ты обжора, Карлик-Рот.- А ты белая кобыла. – А ты рыжая вонючка.Обычный человек от таких оскорблений умер бы, не сходя со стула, а эти – ничего. Иммунитет, наверное.Я сказал детям гав-гав, они стали дружить против меня.Крестьянин же, нет бы торговать, ушёл кофе пить. У крестьян дурная привычка, когда на них намерзает слой льда толще пяти сантиметров, они всё бросают – трактора, картошку, продажу ёлок – и идут кофе пить. А в тайгу набежали всякие Ипполиты в бобровых шапках и ну вожделеть наш выбор. Ходят кругами, притворяются, что в сторону, сами на нас косятся. Мы оборону заняли, крестьянина ждём. У меня есть противо-Ипполитное средство: плюнуть в глаз жёваным трамвайным талоном. Теоретически, череп Ипполита можно проплюнуть насквозь, надо только разогнать талон до 3 км/с.Стоим, держимся за кристмаз три. Я боевой талон жую, Лялька врагам язык показывает, Машка шепчет страшные заклятия из Гарри Поттера. Крестьянин вдали кофе глыжжет, Ипполиты сужают круги.И когда самый наглый Ипполит уже пошёл на нас, разинув наглый кошелёк, когда Лялькин язык посинел от демонстраций, а у Машки кончились заклятия и надежда покинула нас, когда решился я бежать, не заплатив за красоту, прискакал крестьянин, сказал что все ёлки по три и по пять, а эта по десять. Чтобы умыть Ипполита, десять латов совершенно не деньги, я считаю. Принесли ёлку домой, повесили стописят лампочек, шариков три ведра и один пластмассовый персик. За этот персик три дня уже бой идёт: кто его сопрёт с ёлки, тот и царь. Всё это и ещё мандарины у русских называется Новым годом.